Шуази подбежал к растворенному окну и выстрелил из пистолета. Вдруг со стен Краковского замка сверкнул огонь и раздался пушечный выстрел, другой, третий, четвертый! Гул покатился по Висле.
Весь хмель прошел у коменданта:
— Что это? Где я? — вскричал он. — Измена!
Все пришло в смятение; все бросились к окошкам и при блеске пушечных выстрелов увидели польское знамя на месте русского. Воевода, гости, паны, паньи забегали по залам.
— Комендант! Вашу шпагу; вы мой пленник! — сказал важно Шуази, и робко повиновался комендант, изумленный и не знавший, что с ним делается.
И никто не знал, что такое случилось в замке и в городе. Жители, пробужденные выстрелами, выбегали из домов, спрашивали друг у друга, отвечали, сами не зная что. Может быть, и читателям нашим не совсем понятно все, что мы рассказали. Но не так ли в свете, не так ли на деле бывает? Когда Москва горела в глазах наших, когда после того Наполеон бежал с своими полчищами, что мы понимали в этих чудных делах? Мы следуем в точности обычаю нынешних романтических историков: изображаем событие как оно было, как оно представлялось глазам очевидцев его. Развязка объяснит тайну. Где искать развязки? Время покажет нам. Оставим покамест шумный краковский маскерад, оставим Краков и перенесемся совершенно в другое место, посмотрим совершенно на других героев нашей были. До сих пор быль наша походила на романическую фантасмагорию, теперь мы начнем историческую часть ее.
Верст не двести, как думал Шуази, но не более ста от Кракова, в большом селении находилась квартира корпуса русских войск, которым начальствовал Суворов. Тут, в старом господском доме, жил будущий победитель при Рымнике и Требии, будущий покоритель Измаила, еще средних лет человек, только генерал-майор и не граф, не князь италийский, но уже отличившийся в Пруссии, Польше, Финляндии, уже известный своими странностями, лаконизмом и прыжками.
Было еще весьма рано, а Суворов уже встал, окатился на дворе холодною водою и, попрыгивая на одной ноге, убежал к себе в комнату. Вдруг прискакал к крыльцу дома драгун на лошади, едва дышащей от усталости, спросил Суворова и бросился в комнату.
В передней его остановили два гренадира. "Кого тебе?" — спрашивали они. "Генерала Суворова, скорее, важная штафета!" — отвечал драгун. "И думать не смей, чтобы мы тебя пустили". — "Штафета из Кракова, говорю вам!" — "Хоть бы из Варшавы; погоди".
Тут из внутренней комнаты раздался тоненький голос: "На молитву!" Двери в переднюю растворились; гренадиры вытянулись в струнку, и драгун увидел в ближней комнате человека не высокого, сухощавого, лысого, в синей куртке и белых панталонах. По обеим сторонам в комнате стояло несколько офицеров. Высокий гренадир держал молитвенник. "Читай, Тишка, да разумей, что читаешь!" — сказал человек в синей куртке: это был сам Суворов. Он благоговейно стал против образа, запел: "Миром господу помолимся!" и начал класть земные поклоны. Все следовали его примеру. Гренадир читал густым басом молитвы. Когда молитвы были прочитаны, Суворов продолжал молиться: "Спаси господи матушку императрицу, наследника, августейший дом!", "Спаси господи православное, русское воинство!", "Спаси господи всех православных христиан".
Он оборотился потом к офицерам: "Добрый день, добрый день, добрый ли будет, увидим, а теперь…" Он обводил быстрыми своими глазами всех присутствовавших, и глаза его остановились на приехавшем драгуне.
— Что ты, удалец? Ты из Кракова, как видно по мундиру?
— Точно так, ваше превосходительство; штафетой к вам.
— Эстафетой? А что тебе попритчилось! Видишь, какой народ? Эстафету к Суворову… Что? Чай, у коменданта каша сплыла? А?
— В Кракове не благополучно.
— Что? Комендант сухарей объелся?
— Никак нет; Краков захватили поляки.
Суворов отскочил на три шага и крепко ударился в толстого майора; тот заохал; Суворов прыгнул в другую сторону и уставил глаза на ушибленного воина.
— Вот тебе раз: тут солдатское брюхо дорогу загородило, а там Краков взяли… а там народ одурел! Эй ты, солдат, одурел ты, что ли? — спросил Суворов драгуна.
— Никак нет, ваше превосходительство.
— Давай бумагу! — Суворов вырвал пакет из рук его, сорвал печать, читал скоро и говорил читая:
— "Сим честь имею донести…" Честь! Экая честь! Спасибо, что учтив — дипломатика, архиплутика! "Честь имею донести, что нечаянною оказиею вчерашний день неприятель овладел Краковским замком…" Нечаянною, чаянною, отчаянною! Дурак, дурак! будто у солдата есть нечаянное? У солдата три уха: втрое слышит; шесть глаз: втрое видит. "Овладел Краковским замком, и войска наши ретировались в беспорядке из города…" Ретировались! Русские ретировались! Ах! Съел ты меня, да и с косточками! — Он смял письмо руками, но успокоился, расправил и продолжал: — "Из города. Сильные партии поляков собираются в город, и мы ждем диспозиций ваших". Диспозиций, экскузаций… Я вас, я вас… — Он затопал ногами с притворным гневом. Все офицеры молчали.
Суворов обратился к драгуну:
— Сюда! — вскричал он. Драгун сделал несколько шагов. — Стой браво и отвечай, да не ври!
— Слушаю-с!
— Кем взят Краков?
— Не умею вам этого сказать.
— Как взят Краков?
— Не могу знать!
— Не можешь знать? — закричал Суворов. — Немогузнайка? Дрянь, дрянь, не русский! Вот чему их научили ксендзы да бабы… Так, так! немогузнайка, намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткотовка, двулична, вежливка! От немогузнайки всегда беды; кличка такая, что бестолково и выговоришь! Солдат тогда солдат, когда здоров, храбр, тверд, решителен, правдив, благочестив. — В это время Суворов бегал и прыгал по комнате.